Стихи о жизни, природе известного советского поэта Мартынова Леонида.

Я думаю
О Рерихе,
О том, как он попал
Проездом из Америки в Гоа и Каракал
Путем, судьбой измеренным, в Москву на тридцать дней,
Чтоб встретиться с Чичериным и Луначарским в ней.

В нем было что-то детское, как часто — в силачах.
Он в консульство советское явился в Урумчах,
Чтоб знали все и видели, кто враг кому, кто друг...
И по дороге к Индии в Москву он сделал крюк.

О, был он вольной птицею, художник — и большой,
Но, числясь за границею, он рад был всей душой
С любезными наркомами, назло лихой молве,
Как с добрыми знакомыми увидеться в Москве.

Так, в Индию стремящийся упорно с малых лет,
Мятущийся, томящийся, отнюдь не домосед,
В заокеанском городе оставив небоскреб,
Он, меж гигантских гор идя, с крутых увидел троп
Над водами над быстрыми алтайца и коня,
А на какой-то пристани, быть может, и меня...

В чем убедишь ты стареющих,
Завтрашний день забывающих,
Спины на солнышке греющих
И о покое взывающих!
Но не легко собеседовать
С юными, кто не успел еще
Все на земле унаследовать:
Капища, игрища, зрелища,
Истины обнаженные,
Мысли, уже зарожденные,
Кисти, уже погруженные
В краски, уже разведенные.
Да! Сговориться со старыми
Так же не просто, как с малыми!
Движутся старые с малыми
Будто музейными залами,
Глядя в безумной надменности,
Как на окаменелости.
На золотые от зрелости
Ценности
Современности.

Ангел мира есть
И ангел мора,
Ангелы молчания на сборищах...

Я любуюсь
Ангелами спора,
Охраняющими бурно спорящих:

У единоборцев за плечами
Вьются эти ангелы-хранители,
От неясных доводов в печали,
Справедливых доводов ценители.

Бдят!
Но улетают,
Словно мухи,
Если пахнет спорами напрасными,
Потому что только злые духи
Притворяются на все согласными.

Мне кажется, что я воскрес
Я жил. Я звался Геркулес.
Три тысячи пудов я весил
С корнями вырывал я лес.
Рукой тянулся до небес.
Садясь, ломал я спинки кресел.
И умер я... И вот воскрес
Нормальный рост, нормальный вес
Я стал как все. Я добр, я весел.
Я не ломаю спинки кресел...
И все-таки я Геркулес.

От города не отгороженное
Пространство есть. Я вижу, там
Богатый нищий жрет мороженое
За килограммом килограмм.

На нем бостон, перчатки кожаные
И замшевые сапоги.
Богатый нищий жрет мороженое...
Пусть жрет, пусть лопнет! Мы - враги!

Смерть
Хотела взять его за горло,
Опрокинуть наземь, придушить.
Он не мог ей это разрешить.
Он сказал:
- Не вовремя приперла!
Кое-что хочу еще свершить!
Тут-то он и принялся за дело -
Сразу вдохновенье овладело,
Потому что смерть его задела,
Понял он, что надобно спешить,
Все решать, что надобно решить!

Вы поблекли. Я - странник, коричневый весь.
Нам и встретиться будет теперь неприятно.
Только нежность, когда-то забытая здесь,
Заставляет меня возвратится обратно.

Я войду, не здороваясь, громко скажу:
- Сторож спит, дверь открыта, какая небрежность!
Не бледнейте! Не бойтесь! Ничем не грожу,
Но прошу вас: отдайте мне прежнюю нежность.

Унесу на чердак и поставлю во мрак
Там, где мышь поселилась в дырявом штиблете.
Я старинную нежность снесу на чердак,
Чтоб ее не нашли беспризорные дети.

Рифм изобилие
Осточертело мне.
Ну, хорошо, я сделаю усилие
И напишу я белые стихи!

И кажется, что я блуждаю вне
Мне опостылевшего мира рифм,
Но и на белоснежной целине
Рифм костяки мерцают при луне:

— О, сделай милость, смело воскресив
Любовь и кровь, чтоб не зачах в очах
Огонь погонь во сне и по весне,
Чтоб вновь сердца пылали без конца!