Красивые и трогательные стихи Лермонтова, Пушкина и Пастернака о воспоминаниях.

Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.

Помнишь ли, мой брат по чаше,
Как в отрадной тишине
Мы топили горе наше
В чистом, пенистом вине?

Как, укрывшись молчаливо
В нашем темном уголке,
С Вакхом нежились лениво,
Школьной стражи вдалеке?

Помнишь ли друзей шептанье
Вкруг бокалов пуншевых,
Рюмок грозное молчанье -
Пламя трубок грошевых?

Закипев, о, сколь прекрасно
Токи дымные текли!..
Вдруг педанта глас ужасный
Нам послышался вдали...

И бутылки вмиг разбиты,
И бокалы все в окно -
Всюду по полу разлиты
Пунш и светлое вино.

Убегаем торопливо -
Вмиг исчез минутный страх!
Щек румяных цвет игривый,
Ум и сердце на устах,

Хохот чистого веселья,
Неподвижный, тусклый взор
Изменяли час похмелья,
Сладкой Вакха заговор.

О друзья мои сердечны!
Вам клянуся, за столом
Всякой год в часы беспечны
Поминать его вином.

Когда одни воспоминанья
О днях безумства и страстей
Наместо славного названья
Твой друг оставит меж людей,
Когда с насмешкой ядовитой
Осудят жизнь его порой,
Ты будешь ли его защитой
Перед бесчувственной толпой?

Он жил с людьми как бы с чужими,
И справедлива их вражда,
Но хоть виновен перед ними,
Тебе он верен был всегда.
Одной слезой, одним ответом
Ты можешь смыть их приговор,
Верь! Не постыден перед светом
Тобой оплаканный позор!

Любви возврата нет, и мне как будто жаль
Бывалых радостей и дней любви бывалых;
Мне не сияет взор очей твоих усталых,
Не озаряет он таинственную даль...

Любви возврата нет, - и на душе печаль,
Как на снегах вокруг осевших, полуталых.
- Тебе не возвратить любви мгновений алых:
Любви возврата нет, - прошелестел февраль.

И мириады звезд в безводном океане
Мигали холодно в бессчетном караване,
И оскорбителен был их холодный свет:

В нем не было былых ни ласки, ни участья...
И понял я, что нет мне больше в жизни счастья,
Любви возврата нет!..

Приходил по ночам
В синеве ледника от Тамары.
Парой крыл намечал,
Где гудеть, где кончаться кошмару.

Не рыдал, не сплетал
Оголенных, исхлестанных, в шрамах.
Уцелела плита
За оградой грузинского храма.

Как горбунья дурна,
Под решеткою тень не кривлялась.
У лампады зурна,
Чуть дыша, о княжне не справлялась.

Но сверканье рвалось
В волосах, и, как фосфор, трещали.
И не слышал колосс,
Как седеет Кавказ за печалью.

От окна на аршин,
Пробирая шерстинки бурнуса,
Клялся льдами вершин:
Спи, подруга, - лавиной вернуся.

Воспоминаньем упоенный,
С благоговеньем и тоской
Объемлю грозный мрамор твой,
Кагула памятник надменный.
Не смелый подвиг россиян,
Не слава, дар Екатерине,
Не задунайский великан
Меня воспламеняют ныне.

В том времени, где и злодей -
Лишь заурядный житель улиц,
Как грозно хрупок иудей,
В ком Русь и музыка очнулись.

Вступленье: ломкий силуэт,
Повинный в грациозном форсе.
Начало века. Младость лет.
Сырое лето в Гельсингфорсе.

Та - Бог иль барышня? Мольба -
Чрез сотни вёрст любви нечеткой.
Любуется! И гений лба
Застенчиво завешен чёлкой.

Но век желает пировать!
Измученный, он ждет предлога -
И Петербургу Петроград
Оставит лишь предсмертье Блока.

Знал и сказал, что будет знак
И век падет ему на плечи.
Что может он? Он нищ и наг
Пред чудом им свершенной речи.

Гортань, затеявшая речь
Неслыханную,- так открыта.
Довольно, чтоб ее пресечь,
И меньшего усердья быта.

Ему - особенный почёт,
Двоякое злорадство неба:
Певец, снабженный кляпом в рот,
И лакомка, лишенный хлеба.

Из мемуаров: "Мандельштам
Любил пирожные". Я рада
Узнать об этом. Но дышать -
Не хочется, да и не надо.

Так значит, пребывать творцом,
За спину заломившим руки,
И безымянным мертвецом
Всё ж недостаточно для муки?

И в смерти надо знать беду
Той, не утихшей ни однажды,
Беспечной, выжившей в аду,
Неутолимой детской жажды?

В моём кошмаре, в том раю,
Где жив он, где его я прячу,
Он сыт! А я его кормлю
Огромной сладостью. И плачу.

Подруга милая, кабак все тот же.
Все та же дрянь красуется на стенах,
Все те же цены. Лучше ли вино?
Не думаю; не лучше и не хуже.
Прогресса нет. И хорошо, что нет.

Пилот почтовой линии, один,
Как падший ангел, глушит водку. Скрипки
Еще по старой памяти волнуют
Мое воображение. В окне
Маячат белые, как девство, крыши,
И колокол гудит. Уже темно.

Зачем лгала ты? И зачем мой слух
Уже не отличает лжи от правды,
А требует каких-то новых слов,
Неведомых тебе - глухих, чужих,
Но быть произнесенными могущих,
Как прежде, только голосом твоим.

О, вольноотпущенница, если вспомнится,
О, если забудется, пленница лет.
По мнению многих, душа и паломница,
По-моему, - тень без особых примет.

О, - в камне стиха, даже если ты канула,
Утопленница, даже если - в пыли,
Ты бьешься, как билась княжна Тараканова,
Когда февралем залило равелин.

О, внедренная! Хлопоча об амнистии,
Кляня времена, как клянут сторожей,
Стучатся опавшие годы, как листья,
В садовую изгородь календарей.